Охота к перемене мест. Повести и рассказы - Братья Швальнеры
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Священник задумался.
– Ну нет уж, это ты сам. Ибо все благое – от Бога, а все мерзкое – от тебя!
– Нормально… Почему так?
С негодованием священник смотрел и слушал героя. Дальнейшее развитие дискуссии было бессмысленно – объяснить с точки зрения разума то, что разуму не подвластно, священник не мог – да и никто не сможет, ибо все это будет не более, чем демагогия.
– Ты, я вижу, не вере обучаться пришел, а скверну насаждать, а потому иди отсюда подобру – поздорову. Поумнеешь – тады приходи. Тьфу…
И священник ушел.
Мисима вновь перелез через забор и побрел домой. На душе стало немножко легче, – такое чувство всегда бывает, когда избавишься от недоговоренности и сомнения. Но глобально ответа на мучившие его философские вопросы Мисима не получил. Одно понял – не там ищет.
– …Иван! Поди-ка сюда.
Толстый мужик с метлой подошел к крыльцу церкви, на котором стоял настоятель.
– Это кто приходил?
– Да так, дурачок один.
– Чего хотел?
– На водку спрашивал.
– Понял… А ты чего ризу надел?
– А это отца Григория, старая, в халабуде валялась. Все равно не нужна, я мести взял…
– Господь с тобою. Сними сейчас же… Все вымели?
– Так точно, батюшка.
– Ну ступайте с Богом.
– Дадите опохмелиться, святой отец?
– Вот держи. Только много не пейте – завтра с утра чурки с заднего двора перетаскать надо будет.
– Сделаем, батюшка, все сделаем,.. – исчезая за поворотом, кричал дворник.
Однажды Мисима пошел в библиотеку.
В общем, он не собирался туда идти, но посещение церкви оставило в его душе некую незаполненную пустоту, ментальную дыру, которая не позволяла ему спокойно жить. С волнующим его вопросом он, по традиции, обратился к более мудрому и опытному самураю – Михалычу.
– Слушай, Михалыч… Вот у тебя когда-нибудь бывало такое – получку домой несешь и не рад?
– Постоянно.
– В смысле?
– А чему радоваться? Ее сейчас же моей стерве отдавать придется.
– Нет, я не об этом.
– А о чем?
– Ну вот вроде все в жизни хорошо, все на месте и… чего-то не хватает.
– Чего тебе не хватает?
– Ну не знаю… Внутри пустота какая-то что ли… Что-то не на своем месте, неполноценность какая-то. В душе чего-то…
– Эээ, – мудрый самурай почесал подбородок, лукаво усмехаясь. – Что ж, дело известное. Пустота внутри вызвана ощущением отсутствия конкретной осязаемой цели, ощущением отсутствия стремления к высшему идеалу…
От высокопарности примененного оборота у Мисимы захватило дух – даже в творениях его нового японского идола не встречал он подобных выспренних выражений.
– То есть ты хочешь сказать…
– Ну вот, сам же говоришь. Вроде все хорошо… А завтра? А послезавтра? Стремление быть должно! Постоянное самосовершенствование! Перфекционизм! – последнее слово прозвучало особенно торжественно и значимо, судя хотя бы по тому, как собеседник героя воздел при его произнесении палец к небу.
– Где ж его взять?
– Это уж я не знаю… Книжки почитай… Про Павку Корчагина там или… Ну не знаю…
Мисима все понял – там, где церковь не помогла, пища духовная иного сорта выполнит свою роль. И отправился в библиотеку.
Путь свой он проделывал в крайне неспокойной обстановке. То и дело ему казалось, что каждый встречающий его односельчанин знает или, по крайней мере, догадывается о том, куда он идет, и ему, каждому встречному, кажется намерение Мисимы абсурдным. Настолько не принято было здесь посещать библиотеку, как не принято посещать ее, скажем где-нибудь в Вануату или Верхней Вольте – просто по причине отсутствия в тамошнем захолустье подобных учреждений. Здесь же, хоть таковое и присутствовало, спросом его услуги все же пользовались куда меньшим, чем, скажем, услуги пивной.
По дороге Мисима думал:
«Да, прав Михалыч. В русской литературе-то и надо искать недостающее звено личностного роста…»
Вспомнил он о том, как учительница в школе задавала им изучение творчества Льва Толстого и Куприна, Пушкина и Достоевского, и этих… как их… Салтыкова и Щедрина. Правда, никого из этих шести он толком и не прочел никогда, но вот сейчас вдруг подумалось ему, что, если бы и прочел, то совершенно иначе, быть может, сложилась бы его жизнь. Может быть, раньше пришел бы он к осознанию того, что открыло для него творчество великого японца, а, быть может, открыл бы его для себя куда ранее. Во всяком случае, как говорил все тот же Лев Толстой, «стыдно не не знать; стыдно не хотеть знать», и потому нынешний порыв Мисимы своей благостью все же оправдывал его нынешний тернистый путь к этому неизведанному источнику познания.
Подойдя к дверям библиотеки, Мисима огляделся. Кругом шнырял народ. Все косились на крыльцо ЦБС, на котором наш герой стоял, нервно дымя папиросой. Ему по-прежнему казалось, что вот сейчас он войдет и…
– Мне бы это… почитать…
А библиотекарь, грозно глядя на него из-под очков:
– Дома надо было родителей почитать!
И – гомерический хохот, от которого герой вздрагивает и… обнаруживает себя все на том же крыльце. Или – входит и…
– Мне бы из русской классики чего-нибудь.
– Вам какую – 19 века или попозже? Поэзию или прозу? Коренных писателей или эмигрантов? Футуристов или имажинистов?
И снова не находит ответа храбрый самурай. И – опять гомерический хохот. И снова он на том же злосчастном крыльце. И снова замусоленная папироса в губах. А в голове – извечный сценарий.
– Мне бы вот тут… Куприна Александра Ивановича или Набокова Владимира Владимировича… Из раннего что-нибудь…
– Чего?! Из раннего тебе?! Вы поглядите на него – умный какой выискался! У тебя огород-то вскопан, что ты сюда в рабочее время приходишь с какими-то идиотскими запросами?!
И вот уже пред ясные очи его вместо строгого заведующего библиотекой является во всей своей красе и строгости Нина, и, потрясая в воздухе скалкой, грозно взывает к его социальной ответственности, так и грозя «навести резкость между глаз».
Совсем оторопел Мисима, оттаптывая крыльцо библиотеки и начавши уже было привлекать к себе то самое негативное внимание, последствий которого он так страшился. Снова окинул он взглядом округу. Внезапно взгляд его встретил опершегося на забор соседнего дома Синдеева. Тот сделал ему жест головой, зазывая к себе.
– Здорово, Семеныч.
– Здорово, Колян. Ты чего это в библиотеке забыл?
– Да так… Мимо шел…
– Ты давай не юли. Говори как на духу.
– Да вот думаю почитать чего что ли…
– А зачем тебе?
– Да ты знаешь, перфекционизм пропал… – Мисима записал сказанное Михалычем малопонятное, причудливое слово и раз сорок повторил его, прежде чем сейчас на автомате выпалить, не задумавшись о его лексическом значении. – Стремления, понимаешь, нет.
– Так ты же вроде Мисиму читаешь.
– Да читать-то я читаю, только… Понимаешь, про жизнь-то я все понимаю, а вот про стремление… Духовная часть…
– Понимаю. Кажется, твой диагноз звучит так – «без царя в голове». Действия все верные, а вот ментальный вектор пропал… Верно описываю?
От правильности диагноза у Мисимы дух перехватило.
– Вижу, что верно. Ты вот что… Дуй за пузырем и сразу ко мне… Я тебя всему и научу…
Спустя полчаса Мисима и Синдеев потягивали саке собственного изготовления Михалыча дома у заслуженного гуру, который своей лекцией проливал свет на загадочные и неведомые для героя картины мира…
– Понимаешь, у самурая какая философия… Он всю жизнь сражается, трудности преодолевает… Если нет трудностей – сам их создает. И в этом видит созидание и путь воина…
– Как ты сказал? Путь воина?
– Именно. Для самурая пройти сквозь все трудности и испытания и в итоге совершить сиппуку и есть самый настоящий путь. На то он и воин…
– Хорошо сказано…
– Да что сказано?! Ты посмотри на самого Мисиму. Он ведь сам воин был!
– Да ну?
– Ну да. Организовал «Общество меча», власть захватить хотел. А ты чем хуже?
– Да какая мне власть…
– Да я же не об этом! Ты же лидер по натуре! Природа у тебя такая! Так чего ты теряешься?!
– А чего делать-то?
– Ты не в библиотеку иди. Ты меня слушай. И почитай-ка вот…
С этими словами Синдеев извлек из внутреннего кармана пиджака газетную вырезку – статью из Малой российской энциклопедии о жизни Мисимы. О таком подарке Николай и мечтать не мог. Он взял ее из рук Семеныча как драгоценный камень, как принимают новорожденного из рук акушерки, как Данко принял вырванное из собственной груди сердце, чтобы им освещать путь далеко впереди себя…
«Юкио Мисима родился [битая ссылка] 14 января [битая ссылка] 1925 года в семье крупного государственного чиновника [битая ссылка] Адзусы Хираоки и его супруги Сидзуэ. Отец Мисимы, с отличием закончив юридический факультет Токийского императорского университета, блестяще сдал государственный экзамен, необходимый для работы чиновником на самом высоком уровне, однако из-за личной предвзятости и интриг в кулуарах бюрократического аппарата вместо Министерства финансов был принят на работу в министерство, которое теперь носит название Министерства сельского, лесного и рыбного хозяйства. Коллегой отца Мисимы по работе был будущий премьер-министр ЯпонииНобусукэ Киси. После старшего сына Кимитакэ в семье родились его младшая сестра Мицуко (род. 1928) и брат Тиюки (род. 1930). Дед Мисимы Хираока Садатаро в 1908—1914 годах был губернатором Южного Сахалина. Подал в отставку после скандала, связанного со спекуляцией сахалинским лесом. До 12 лет, когда он перешёл в первый класс средней ступени школы, Кимитакэ жил и воспитывался в доме бабушки Нацуко. Даже с матерью он мог видеться только с разрешения бабушки. Совместная жизнь с Нацуко, которая забрала болезненного Кимитакэ у родителей и, оградив его от внешнего мира, воспитывала в строгих и утончённых аристократических традициях, оказала на формирование будущего писателя огромное влияние. Изоляция Кимитакэ от сверстников своего пола привела к тому, что он стал говорить в свойственной женской речи манере. Склонная к истерии Нацуко, несмотря на психологические стрессы, которые вызывало её поведение у Кимитакэ, была тонкой ценительницей кабуки и но, а также творчества Кёки Идзуми и привила Кимитакэ любовь к прозе и театру.
